Норма — регулятор правильности литературного языка и его устойчивости. Но значит ли это, что норма постоянна, неизменна, незыблема? Нет. Всякий язык развивается (хотя и очень медленно), и вместе с ним изменяется его норма.
В разные эпохи языковая норма не одинакова. В пушкинские времена говорили ддмы, корпусы, теперь — дома, корпуса... В рассказе Ф. М. Достоевского «Хозяйка» читаем: «Тут щекотливый Ярослав Ильич... вопросительным взглядом устремился на Мурина». Надо ли понимать это так, что герой Достоевского боялся щекотки? Нет, конечно! Определение щекотливый употреблено здесь в смысле, близком к значению слов деликатный, щепетильный, и применено к человеку, т. е. так, как ни один из современных писателей его не употребит (обычно: щекотливый вопрос, щекотливое дело) .
А. Н. Толстой, почти наш современник, в одном из своих рассказов описывает действия героя, который «стал следить полет коршунов над лесом». Мы бы сказали: стал следить за полетом коршунов.
Такая перемена норм — явление естественное. Трудно представить себе общество, в котором менялись бы социальный уклад, обычаи, отношения между людьми, развивались наука и культура, а язык на протяжении веков оставался бы неизменным.
Источники обновления литературной нормы многообразны. Прежде всего, это живая, звучащая речь. Она подвижна, текуча, в ней совсем не редкость то, что не одобряется официальной нормой: необычное ударение, свежее словцо, которого нет в словарях, синтаксический оборот, не предусмотренный грамматикой. При неоднократном повторении многими людьми новшества постепенно входят в литературный обиход и составляют конкуренцию фактам, освященным традицией.
Так возникают варианты: рядом с вы правы появляется вы правы, с формами годы, тракторы, цехи соседствуют года, трактора, цеха, традиционное обусловливать начинает вытесняться новым обуславливать. Конструкции вроде соревнования по бегу, специалист по сельскому хозяйству, несколько десятилетий назад казавшиеся невозможными (надо было говорить и писать только соревнования в беге, специалист сельского хозяйства), в наши дни уже никого не удивляют.
Источником обновления нормы могут служить местные говоры, просторечие, профессиональные жаргоны, даже другие языки.
Так, в послереволюционную эпоху литературный словарь пополнился словами глухомань, затемно, морока, муторно, новосел, обеднять, отгул и другими, которые пришли из диалектов и теперь сделались вполне нормативными (некоторые из них при этом имеют яркую разговорную окраску). Из просторечия пришли такие выразительные слова, как показуха, заправила, разбазаривать. Широкое распространение форм типа слесаря, бункера, стапеля (многие из них стали вполне нормативными) объясняется в значительной мере влиянием на литературный язык профессиональной технической речи.
Сосуществование разных — традиционного и нового — способов речи редко бывает мирным. Чаще один постепенно вытесняется другим. Так, например, произношение горькый, смеялса, шыги, жыра, соответствующее старомосковской норме, сейчас сильно потеснено новым — горький, смеялся, шаги, жара. Некогда единственно нормативные глагольные формы гаснул, виснул заменяются более краткими гас, вис.
Борьба вариативных средств может приводить и к размежеванию вариантов — по смыслу, по сочетаемости их с другими словами или по стилистической окраске. Так, мы говорим школьные учителя, но великие учители человечества Маркс и Энгельс; рупоры радио и рупора радио, но только рупоры идей; формы в цехе, в отпуске более книжны по стилистической окраске, чем в цеху, в отпуску, которые свойственны разговорной речи.
Различая близкое, литературная норма оттачивает средства языка, делает их пригодными для выражения тонких смысловых и стилистических оттенков. Нормы меняются медленно, и это понятно: ведь они — фильтр, предназначенный для того, чтобы из языкового потока в общее употребление попадало лишь все действительно яркое и выразительное. Только так можно сохранить единство литературного языка и его общепонятность. После Великой Октябрьской социалистической революции в общий оборот хлынул поток диалектной речи, просторечия, социальных и профессиональных жаргонов. Кое-кто из представителей старой культуры считал, что началась непоправимая порча и искажение русского языка. Но языковая традиция оказалась сильной и устойчивой. Хотя русский литературный язык послереволюционной эпохи воспринял многие новшества, рожденные Октябрем, в основе своей норма осталась прежней.