Метка: Народы

  • Славянские языки

    Подобно тому как дерево вырастает из корня, ствол его постепенно крепнет, поднимается к небу и ветвится, славянские языки «выросли» из праславянского языка (см. Праславянский язык), корни которого уходят глубоко к языку индоевропейскому (см. Индоевропейская семья языков). Эта аллегорическая картинка послужила, как известно, основой для теории «родословного древа», которая применительно к славянской семье языков может быть принята в общих чертах и даже исторически обоснована.
    Славянское языковое «древо» имеет три основные ветви: 1)восточнославянские языки, 2) западнославянские языки, 3) южнославянские языки. Эти основные ветви-группы разветвляются в свою очередь на более мелкие-так, восточнославянская ветвь имеет три основных ответвления — языки русский, украинский и белорусский, а ветка русского языка имеет в свою очередь две основные ветви — севернорусское и южнорусское наречия (см Наречия русского языка). Если же обратить внимание на дальнейшие ответвления хотя бы южнорусского наречия, то будет видно, как в нем выделяются ветки-зоны смоленских, верхнеднепровских, верхнедеснинских, курско-орлов-ских, рязанских, брянско-жиздринских, тульских, елецких и оскольских говоров На них, если рисовать картину аллегорического «родословного древа» дальше, есть еще веточки с многочисленными листочками — говорами отдельных деревень и населенных пунктов Можно было бы так же описать польское или словенское ответвления, пояснить, на каком из них веток больше, на каком — меньше, но принцип описания оставался бы тот же.
    Естественно, что такое «древо» выросло не сразу, что оно не сразу так разветвилось и разрослось, что ствол и основные его ветви старше более мелких ветвей и веточек Да и росло оно не всегда безбедно и ровно какие-то ветки отсыхали, какие-то были обрублены. Но об этом позже. Пока же отметим, что представленный нами «ветвистый» принцип классификации славянских языков и диалектов относится к естественным славянским языкам и диалектам, к славянской языковой стихии вне письменного ее обличья, без нормативно-письменной формы. И если различные ветви живого славянского языкового «древа» — языки и диалекты — появились не сразу, то не сразу появлялись образованные на их основе и параллельно с ними бытующие письменные, книжные, нормированные, во многом искусственные языковые системы — литературные языки (см. Литературный язык).
    В современном славянском мире существует 12 национальных литературных языков: три восточнославянских — русский, украинский и белорусский, пять западнославянских — польский, чешский, словацкий, верхнелужицкосерб-ский и нижнелужицкосербский и четыре южнославянских — сербскохорватский, словенский, болгарский и македонский.
    Помимо этих языков, языков поливалентных, т. е. выступающих (как н все современные национальные литературные языки) и в функции письменной, художественной, деловой речи, и в функции устной, бытовой, разговорной и сценической речи, у славян существуют и «малые» литературные, почти всегда ярко диалектно окрашенные языки. Языки эти с ограниченным употреблением функционируют обычно наряду с национальными литературными языками и обслуживают или относительно малочисленные этнические группы, или даже отдельные литературные жанры. Такие языки есть и в Западной Европе: в Испании, Италии, Франции и в германоязычных странах. У славян известны русинский язык (в Югославии), кайкавский и чакавский языки (в Югославии и Австрии), кашубский язык (в Польше), ляшский язык (в Чехословакии) и др.
    На довольно обширной территории в бассейне реки Эльбы, по-славянски Лабы, жили в средневековье полабские славяне, говорившие на полабском языке. Этот язык — отрубленная ветвь от славянского языкового «древа» в результате насильственной германизации говорившего на нем населения. Он исчез в XVIII в. Все же до нас дошли отдельные записи полабских слов, текстов, переводов молитв и т. п., по которым можно восстановить не только язык, но и жизнь исчезнувших полабян. А на Международном съезде славистов в Праге в 1968 г. известный западногерманский славист Р. Олеш прочитал доклад на полабском языке, создав таким образом не только литературную письменную (он читал по машинописи) и устную формы, но и научную лингвистическую терминологию. Это свидетельствует о том, что почти каждый славянский диалект (говор) в принципе может быть основой литературного языка. Впрочем, не только славянской, но и другой семьи языков, как показывают многочисленные примеры младописьменных языков нашей страны.
    В IX в. трудами братьев Кирилла и Мефодия был создан первый славянский литературный язык — старославянский. В его основе лежал диалект солунских славян, на нем были сделаны переводы с греческого языка ряда церковных и иных книг, а позже написаны и некоторые оригинальные произведения. Старославянский язык бытовал сначала в западнославянской среде — в Великой Моравии (отсюда и ряд присущих ему моравизмов), а затем распространился у южных славян, где особую роль в его развитии играли книжные школы — Охридская и Преславская. С X в. этот язык начинает бытовать и у восточных славян, где он был известен под именем словенского языка, а ученые называют его языком церковнославянским или древнеславянским. Древне-славянский язык был международным, межславянским книжным языком вплоть до XVIII в. и оказал большое влияние на историю и современный облик многих славянских языков, прежде всего русского языка. Старославянские памятники дошли до нас с двумя системами письма — глаголической и кириллической (см. Возникновение письма у славян).

  • Славянская филология

    Филология дословно значит любовь к слову. Славянская филология, соответственно, означает любовь к славянскому слову, изучение славянского слова во всех его проявлениях — чисто языковом (славянские языки и диалекты, литературные языки и стили языка), литературном (славянская словесность — письменность и литература) и фольклорном (славянское народное творчество). Таким образом, славянская филология образует единый комплекс иаук, называемых славянским языкознанием, литературоведением и фольклористикой. Есть и более узкое понимание того же термина, как обозначающего науку о текстах, написанных на славянских языках, науку о славянской письменности, ее возникновении и развитии, о древних и новых рукописных и книжных памятниках славянских народов. В этом отношении помимо теоретического филология имеет и большое практическое значение, ибо по языку, манере письма (см. Палеография) и другим показателям можно определять время и место возникновения памятников письменности, нередко и их авторство. В то же время филология призвана устанавливать преемственность рукописной и книжной традиции, историю текста (во времени и в пространстве), его зависимость от других текстов или влияние на них. Наконец, эти же тексты являются прямыми источниками для истории славянских языков и литератур.
    Филология предусматривает научную любовь к слову, требующую предельной точности, документированности и достоверности, не допускающей во имя «красоты» или «полноты» никаких дорисовок, вымыслов и подделок. Но такие подделки в истории филологии бывали, и на примере их разоблачения обнаруживалась сущность научных филологических методов и довольно разнообразных приемов исследования, дополняющих друг друга и связывающих филологию с другими гуманитарными науками — историей, этнографией, философией, социологией.
    Едва ли не самой крупной и дольше всего остававшейся нераскрытой подделкой были так называемые древнечешские знаменитые рукописи — Краледворская и Зеленогорская. Чешский филолог Вацлав Ганка так мастерски исполнил эти подделки, выдав их за найденные им «самые древние славянские памятники», что не одно поколение славистов было введено в заблуждение. Даже такие ученые, как Доб-ровский, Востоков, Срезневский, поверили в подлинность «найденных» Ганкой текстов.
    Постепенно, однако, обман раскрылся. Но для этого понадобились усилия не только лингвистов, но и историков, палеографов, даже химиков (они анализировали состав красок, использовавшихся при написании этих текстов).
    В 1969 г. Краледворская рукопись была доставлена в Криминалистический институт в Праге. Тут и установили окончательно, как она делалась.
    Эта любопытная страничка из истории славянской филологии напоминает нам не только об этике науки, о гражданском и профессиональном долге исследователя, но и о том, что подлинные, неподдельные, оригинальные тексты требуют такого же пристального внимания, как и тексты типа Краледворской рукописи. А текстом современная филология считает и записанную диалектную речь, и песню, и обряд, и художественно-литературное произведение, и, естественно, любую запись из прошлого — будь то новгородская берестяная грамота или «Повесть временных лет» киевского летописца Нестора.

  • Семья языков

    Семья языков — это группа языков, происходящая из одного общего праязыка. Так, романские языки (португальский, испанский, французский, итальянский, румынский, молдавский) произошли из латинского языка. В эпоху Римской империи (I—V вв. н. э.) латинский язык распространялся на огромном пространстве южной Европы, от Атлантического побережья на западе до устья Дуная на востоке. Литературная форма латыни была едина, но местные варианты разговорного языка и просторечие значительно различались. После падения империи влияние единых форм литературного языка ослабло. Вследствие иноплеменных нашествий, завоеваний различных областей северными (в основном — германскими) племенами, а также из-за феодальной раздробленности разобщенность между отдельными южноевропейскими областями усиливалась. Это привело к большому расхождению между диалектами латинского языка и постепенному их превращению в самостоятельные романские языки (от лат. romanus — «римский»).
    Кроме романской семьи в Европе существуют и другие семьи: кельтская, германская, славянская, балтийская и др. Каждая из этих семей состоит из родственных языков (т. е. восходящих к одному исчезнувшему праязыку: общегерманскому, общеславянскому и т. д.).
    Родственными признаются лишь такие языки, различия между которыми закономерны, где, прежде всего, можно установить регулярность в ‘ звуковых расхождениях. Так, в начале XIX в. русский ученый А. X. Во-стоков установил ряд закономерных звуковых соответствий между славянскими языками. Например, в ряде похожих слов (с одинаковым или близким значением) русским сочетаниям оро, оло в польском соответствуют го, /о, а в чешском, словацком и южнославянских — га, la.
    рус.:
    корова
    мороз
    солома

    польск:
    k row а
    mroz
    sloma

    чешк:
    krawa
    mraz
    slama

    серб:
    крава
    мраз
    слама
    Для слов, обнаруживающих регулярные фонетические соответствия в родственных языках, можно восстановить праформы, т. е. определить тот облик, который эти формы имели в праязыке, в языке-предке. Так, для приведенных только что славянских слов восстанавливаются праформы общеславянского языка: *korva, *тоггъ, *solma, *ronka (знак * «астериск» означает реконструированную, не засвидетельствованную в письменных памятниках, форму слова).
    В начале XIX в. были установлены некоторые закономерные звуковые соответствия между целыми семьями языков, было доказано родство славянских и балтийских языков с германскими, латинским, греческим, индийскими, иранскими. Мы можем, таким образом, говорить о большой индоевропейской языковой семье, распадающейся на малые семьи (более поздние по происхождению).
    Существуют и другие большие языковые семьи: семитская, финно-угорская (или угро-финская), тюркская и др.
    Для каждой семьи предполагается свой праязык (общеиндоевропейский, семитский, финно-угорский, общетюркский и др.). Эти праязыки существовали в эпоху первобытнообщинного строя; задолго до начала нашей эры они распались, породив своих потомков — индоевропейские, или семитские, или тюркские языки.

  • «ЯТЬ» в русском языке

    Если вам попадалась в руки книга, изданная в XIX или в начале XX столетия, то вы, конечно, обратили внимание, что многие слова в ней напечатаны с отсутствующей в современном алфавите буквой 1ь («ять»). Произносилась она как гласный е, и тогдашним гимназистам приходилось тратить немало усилий, чтобы запомнить, в каких словах надо писать не е, а Ъ.
    Орфографическая реформа 1917 г. избавила школьников от, «проблемы» правописания й: она отменила эту букву как лишнюю в русской азбуке. Но когда и почему появилась в нашем алфавите эта «лишняя» буква? Зачем она была нужна?
    Мы пользуемся алфавитом, который продолжает традиции древней славянской азбуки, изобретенной в середине IX в. первым славянским просветителем Константином Солунским (получившим в монашестве имя Кирилл). Одна из букв этой азбуки получила название «ядь» (в древней азбуке каждая буква имела свое название: «аз», «буки», «веди» и т. д.); она обозначала гласный, звучавший в солунском диалекте примерно так, как мы сейчас произносим гласный в слове пять [п’ат’], следовательно, совсем не так, как звучал гласный, обозначавшийся буквой е, которая называлась «есть».
    На рубеже IX — X вв. азбука Константина-Кирилла (ее называют глаголицей) была усовершенствована; новый вариант азбуки известен под названием кириллицы. В кириллице буква «ядь» — «ять» приобрела начертание Ъ.
    В X в. вместе с христианством на Руси стали распространяться богослужебные книги, написанные кириллицей (в основном их привозили из древней Болгарии). Древнерусские книжники сохраняли употребление буквы t,
    хотя и с некоторыми особенностями. Особенности эти заключались в том, что i писалась очень последовательно (без ошибок) в словах, которые одинаково были свойственны как древнерусскому, так и древнеболгарскому языку. А вот в словах древнеболгарского происхождения писцы ошибались и вместо 6 нередко писали е. Например, слова брЬгь, срЬда, млЬко и т. п. (по-древнерусски: берегъ, середа, молоко) могли написать и брегъ, среда, млеко. Это значит, что древнерусские книжники употребляли ь для обозначения гласного, не совпадавшего с тем, который произносился в древнебол-гарском, а поэтому в словах, не свойственных их родной речи, правописание буквы 6 нельзя было «проверить» живым произношением, и она в этих случаях смешивалась с е. Но как же произносили гласный, обозначавшийся буквой А, в древнерусском языке?
    Замечательный русский языковед начала XX в. Л. Л. Васильев «вычислил» звуковое значение древнего ъ, анализируя записи диалектной речи, сделанные в середине XIX в. А. С. Машкиным. Автор записей не был филологом; он интересовался устным народным творчеством и записывал песни, сказки, поговорки обоянских крестьян, стараясь по возможности передать особенности их произношения. Л. Л. Васильева эти записи интересовали потому, что он обнаружил в них отражение своеобразной системы произношения гласных в безударных слогах. Машкин записал: рика, вилять («они велят»), зимл’я, систра, но: на ряку, вялю, к зямли, сястры.
    Здесь обнаруживается следующая закономерность: если под ударением [а] (после мягкого согласного он изображается буквой «я»: земля), то в 1-м предударном слоге [и], а если иод ударением не [а] ([и], [ы], [у]), то в 1-м предударном слоге (aj. Эта система произношения называется диссимилятивным яканьем.
    Самым интересным оказалось то, что перед ударным е Машкин записал: бир’ешь, нисё(т), сирёдний, но: в сялё, сястрё, вялёла. Тщательно проанализировав все случаи, Л. Л. Васильев обнаружил, что гласные предударного слога в обоянском говоре реагируют на ударные е как на гласный верхнего подъема (т. е. как на и, ы, у) в тех случаях, где в древних текстах писали не е, а 6. Он сделал вывод, что в эпоху формирования диссимилятивного яканья букве Ь соответствовал гласный, очень близкий к и, возможно произносившийся как [ие]. В ходе обследования русских диалектов такое произношение действительно было зафиксировано в говорах верхнего Дона, во многих говорах русского Севера и даже в Подмосковье (например, в Зарайском районе).
    Открытие Л. Л. Васильева позволило объяснить историческую судьбу гласного [ие] в диалектах русского языка. Он сохранился лишь в тех говорах, где (как и в обоянских) был «поддержан» таким же узким гласным [уо], который также был открыт Васильевым и позднее был услышан в ряде русских диалектов, в том числе и в говорах Обоянского уезда.
    В большинстве говоров гласный [ие] был постепенно утрачен: в одних говорах он совпал с и (например, в новгородских: бйдной, мирить, сивер и т. д.), в других — се (например, в говорах вокруг Москвы: бедный, мерить, север и т. п.).
    Совпадение прежнего [ие] с «чистым» е в старомосковском говоре (который лег в основу русского литературного языка) должно было превратить букву Ь в лишнюю, ненужную в русском алфавите. Однако она продолжала прочно удерживаться в правописании. Почему? Как установил тот же Л. Л. Васильев, которому в исторической фонетике русского языка принадлежит ряд интересных открытий, это было связано с тем, что старое книжное чтение, усваивавшееся всеми грамотными людьми, требовало более мягкого произношения согласных перед 6, чем перед е. Возможно, традиция такого чтения осталась от тех времен, когда Ь произносили как [ие], т. е. с первым элементом и, перед которым смягчение согласных было особенно заметным. Буква Ь в этих условиях продолжала употребляться на письме как знак большей мягкости предшествующего согласного в отличие от е. К XIX в. указанная традиция чтения утратилась.

  • Язык фольклора

    Перед вами текст, написанный русским языком:
    Из того ли-то из города из Муромля, Из того села да с Карачарова Выезжал удаленький дородный добрый
    молодец,
    Он стоял заутреню во Муромле,
    Ай к обедне поспеть хотел он в стольный Киев град,
    Да й подъехал он ко славному ко городу
    к Чернигову.
    У того ли города Чернигова Нагнаио-то силушки черным-черно, Ай черным-черно, как черна ворона; Там пехотою никто тут не похаживат, На добром коне никто тут не проезживат, Птица черный ворон не пролетыват, Серый зверь да не прорыскиват…
    Вы без труда определяете, что этот текст стихотворный, чувствуете при этом, что стихотворный размер не литературный (к тому же в тексте нет рифм, но это и не белый стих известных вам поэтов), вы ощущаете, что и язык текста не литературный, вы понимаете, наконец, что язык этот и не диалектный, во всяком случае не похожий на обычную диалектную речь, разве что формы похаживат, проезживат, пролетыват, прорыскиват, подряд завершающие четыре строки, заставляют вас вспомнить севернорусскую диалектную речь.
    Присмотревшись внимательно к приведенному тексту, вы поймете, что он сложен архаическим былинным стихом, называемым фра-зовиком (есть еще былины, распеваемые ударником и тактовиком), т. е неметрическим стихом с чередованием речевых волн, со смысловыми паузами и равносложными концовками — клаузулами, в данном случае дактилическими:
    Из того ли-то из города из Муромля, Из того села да с Карачарова Выезжал удаленький дородный добрый
    молодец
    Затем вы обнаружите многочисленные повторы предлогов (из… из… из… из в первой и второй строках; к… ко… ко… к… в пятой и шестой строках), местоимений (того… того. .), существительных (ко городу Чернигову .. города Чернигова), сочетания однокоренных слов, т. е тавтологические сочетания (черным-черно черным-черно…), употребление синонимических (птица черный ворон) и даже антонимических (там… — тут…) сочетаний, затем устойчивых (постоянных) эпитетов (добрый молодец, на добром коне, черный ворон, серый зверь, ко славному . городу) и ласкательно-уменьшительных суффиксов (удаленький, силушки). Наконец, вы найдете специфические слова — пехотою — «пешком» Все примеры, кроме последнего пехотою, относятся к поэтике фольклора, а слово пехотою — уже к самому языку фольклора, ибо в значении «пешком» оно не известно ни в литературном языке, ни в диалектах. Характерны для языка фольклора и некоторые языковые архаизмы — как черна ворона вместо как у черного ворона, что тоже уже не встречается ни в литературном языке, ни в диалектах.
    Из приведенного выше начала былины «Илья Муромец и Соловей Разбойник» видно, что язык фольклора не литературный язык и не диалектная речь, а нечто третье, обладающее своими собственными языковыми и поэтнко-стилистическими особенностями. От литературного он отличается приближенностью к диалектной стихии, а от диалектной речи — сглаженностью ярко диалектных особенностей — наддиалектностью или междиалектностью, что часто определяется греческим словом-термином койн’э, «общий язык».
    Особенности фольклорного языка и стиля могут различаться по жанрам: в былине — одни особенности употребления и значения слов, в сказке — другие, а в загадке — третьи, но во всех есть и общее, что характерно для фольклора вообще.
    Любой литературный редактор и учитель литературы в школе будет вычеркивать или подчеркивать красным карандашом повторяемость одних и тех же слов — предлогов, глаголов, существительных. Вместо одного и того же говорит он предложит дать в тексте синонимический ряд говорит, поясняет, произносит, отмечает… (точно так же будут подчеркнуты красным штампы и смысловые тавтологии: «с точки зрения нашей позиции» или «заявлять заявку» и т. п.). Но устное народное творчество строится на веками отобранных повторах, художественных штампах и тавтологических сочетаниях. Повторы эти помимо смысловой и стилистической задачи выполняют задачу «музыкальную»: они придают особое звучание тексту, создают «звукопись» (сравните ряд ч:р:н — к Чернигову… Чернигова… черным-черно… черным-черно… черна ворона…). Повторы, чаще всего трехразовые, наблюдаются не только в словах, в языке, но и в действии Повторы и сходные явления канонизируют текст, делают его привычным и строгим, как канонизирует иконопись изображаемых святых и их жития на клеймах или искусство лубка — лубочных героев, позволяя им выступать лишь в определенной одежде (облачении), с определенной позой (позицией) и жестом. Не так в современной художественной литературе-она индивидуальна, индивидуальны произведения и стиль писателя Всякий большой писатель сознательно или бессознательно стремится к этому. В фольклоре действует обратная тенденция — его язык надындивидуален, внеиндивидуален, так же как наддиалектен и внедналектен в целом. Язык художественной литературы меняется во времени Мы легко обнаруживаем разницу в языке произведений XVIII в. (Кантемира, Ломоносова) и XIX в. (Пушкина, Гоголя, Тургенева), но язык и стиль фольклора стремится к неизменности, устойчивости, вневременности (сравните записи былин XVIII в. и XIX—XX вв.). В этом отношении язык и стиль фольклора близки к языку и стилю древней литературы, произведения которой, как и фольклорные, во многих случаях анонимны и проникнуты стремлением к той же традиционности и вневременности.
    Отталкивание фольклорного поэтического языка от языка литературного, разговорного привело к выработке специфических фольклорных языковых черт на всех уровнях. Правда, эти черты фрагментарны, оьн выступают на фоне общерусской фонетико-грамматической структуры и лексического фонда языка, как правило, с тем или иным областным (диалектным) оттенком.
    На фонетическом уровне в песенном фольклоре часто возникают так называемые добавочные гласные:
    Ты любезыная падыруууженыка,
    Ты Матырена Ивааановына (свадебный
    плач невесты) —
    или протетические согласные:
    Да ставают «они йутром ранешинько
    (Примеры взяты из былин.)
    На уровне морфологическом сохраняются архаизмы (или церковнославянизмы) в виде форм кратких прилагательных-
    Ай черным-черно, как черна ворона Он скорешенько садился на добра коня Подают они чарочку во белы руки Наливал чару зелена вина в полтора
    ведра —
    или форм полных:
    А и тяжкыя палицы медныя
    Сохраняются древние формы творительного падежа:
    Молится Соловьева матушка
    Со вдовы честны многоразумными —
    и формы прошедшего простого времени (аориста) •
    По грехам надо мною, Екимом, учинилося, Что убих своего братца родимого ,
    иеусеченная неопределенная форма глагола:
    А не смет посла ои поразгневаты… Святой святыни помолитися, Во Ердань реке искупатися, Нетленной ризой утеретися..,
    употребления глагола-связки:
    А это есте здесь да русский богатырь же…
    Много специфического в фольклорном синтаксисе, в синтаксисе частей речи и предложения. Так, в почти наугад взятом примере из былины «Дунай Иванович»:
    …А и те мурзы-улановья
    Не допустят Екима до добра коня,
    До своей его палицы тяжкия,
    А и тяжкия палицы медныя.
    Литы оии были в три тысячи пуд,
    Не попала ему палица железная,
    Что попала ему ось-то тележная…—
    сразу же бросается в глаза наличие совершенного вида не допустят вместо несовершенного не допускают (по требованиям версификации могло бы быть до его до палицы), замена противительного союза а (или но) подчинительным союзом что, несогласованность числа сочетаний до своей палицы (ед. ч.) — литы они были (мн. ч.) и т. д.
    Примеров с особым фольклорным словообразованием и лексикой множество. В русских плачах Карелии (изданы в 1940 г.), например, число существительных с уменьшительными суффиксами едва ли не больше числа бессуффикс-иых существительных. Уменьшительно-ласкательный оттенок и форму принимают даже географические названия — топонимы:
    Станут на земле талиночки, А на Онегушке полиночки, По шумливому Онегушку Водоплавны пойдут лодочки.
    Своя, особая лексика и свое образование слов часто бывают в загадках. Здесь средства языка как бы вторично зашифровывают смысл. К примеру, загадка о корове могла бы выглядеть так:
    Двумя бодает, Звучит Дваста бодаста,
    четырьмя ходит, так: четыреста ходаста,
    одним машет, один махтуи,
    да два уха имеет два ухтырька.
    Эта загадка очень древняя. В такой двойной зашифровке (метафорической и языковой) она известна всем славянским и балтийским языкам.
    Своя лексика есть и в других жанрах фольклора. Так,- в русских былинах можно найти такие слова, как уже упоминавшееся пехотой или караки (Привязал его к коню во караки… Ведет кривого мужика коня во караках…). Слово караки встречается в былине о первых подвигах Ильи Муромца, записанной в прошлом веке в селе Павлово бывшей Нижегородской губернии. Словарь русских народных говоров толкует это слово как «ремешки у задней луки седла для привязывания чего-либо», но это толкование сомнительно, особенно если учесть архаическое сочетание коня во караках. Может быть, вы, юные читатели, разгадаете смысл этого слова (сравните: карачки, на карачках) или найдете его в русских диалектах? Пока оно там не найдено.
    Фольклор возникал в тесной связи с развитием обрядов. Обряды сопровождались обрядовыми песнями, ритуальными действиями, пляской. Они носили магический характер, и фольклорная магия слова жива в фольклорных текстах до сих пор. Ярче всего она проявляется в заговорах.
    Вот один из них — с русского Севера, с Пи-нежья, из деревни Почезерье, записанный студентами-филологами Московского университета в 1970 г.:
    От тоски (читать надо в воду, которой умываешься) :
    Вода ты, вода, ключева вода1 Как смываешь ты, вода, круты берега, пенья, коренья, так смывай тоску-кручинушку с белого лица, с ретивого сердца Будьте мои слова лепки и крепки!
    Так надо гнать тоску.

  • Языковой союз

    Языковой союз — результат длительного взаимодействия языков (см. Смешение языков). При языковом союзе общность лексики объясняется широким словарным заимствованием либо из какого-то одного языка, либо взаимными, встречными заимствованиями контактирующих языков. Общность фонетических явлений объясняется рядом общих или схожих звуковых изменений, происходивших в соседних языках. Общность грамматики проявляется в сходстве грамматических конструкций, которые выработались во взаимодействовавших языках.
    Обычно языковой союз возникает у родственных по происхождению языков, распространенных на смежных территориях, но возможны и союзы дальнеродственных и совсем ие родственных языков.
    Во всех случаях возникновения языкового союза должно было быть массовое двуязычие (или даже триязычие), свободное владение значительной частью населения двумя или несколькими контактирующими языками. Определенные черты языкового союза выявляются, например, в местных говорах в пограничных областях Литвы и Белоруссии, у некоторых языков Восточной Европы (сближение чувашского языка с марийским; длительное взаимодействие с русскими диалектами двух мордовских языков — эрзя и мокша и др.).
    Но наиболее яркий пример — балканский языковой союз.
    Балканский языковой союз сложился в результате длительного взаимодействия дальне-родственных языков юго-восточной Европы. Центр балканского языкового союза, где в наибольшей степени выработались общие черты, составляют языки: болгарский и македонский (генетически относятся к южнославянским языкам), аромунский (бесписьменный романский язык, близкий к румынскому и молдавскому, распространенный в основном у скотоводческого населения в пограничных областях Албании, Югославии и Греции, отчасти Болгарии), албанский, южные сербские говоры. К этой центральной группе примыкают: с юга — новогреческий язык, с северо-востока — румынский, а также бесписьменный романский меглено-влахский язык в нескольких селах на севере Греции (близ Солоннк). Периферию балканского языкового союза представляют языки, выработавшие лишь некоторые специфически балканские черты: южнославянские — сербохорватский и словенский, романские — бесписьменный, почти исчезнувший истрорумынский (в нескольких селах к югу от Триеста) н вымерший к концу прошлого века далматинский (на о-ве Крк близ Триеста).
    Характерные черты большинства балканских языков: отсутствие дательного падежа; отсутствие илн ограниченное употребление инфинитива; образование аналитической формы будущего времени при помощи вспомогательного глагола (или частицы, возникшей из этого глагола), имевшего первоначальное значение «хотеть»; ряд общих явлений в фонетике и фонологии; мощные общие пласты в лексике (общие слова албанского, романского, славянского, греческого, тюркского происхождения). Балканский языковой союз дополняется и этнографической общностью: сходством в фольклоре, в прикладном искусстве, одежде, типе построек и многом другом, а также общностью антропологических черт.

  • Энатиосемия

    Этим мудреным термином называют одну ин тересную разновидность антонимии (см Анто нимы) В буквальном переводе с греческого этот термин значит «противоположность значе ний внутри слова» (а обычные антонимы — это всегда разные слова)
    Вот примеры энантиосемии бесценный — это и «имеющий очень высокую цену» (бесценные сокровища), и «не имеющий никакой цены» (бесценный товар, это значение сейчас несколь ко устарело, но сохранилось в слове бесценок: купил за бесценок), блаженный — это и «в высшей степени счастливый» (в блаженном состоянии), и «глуповатый», «несчастный»
    Как возникают подобные противоречия внутри значений одного слова? Чаще всего — в процессе длительного употребления слова в разных сферах языка Так, слово лихой в книжном языке Древней Руси употреблялось только с отрицательным смыслом — «плохой, дурной» В народном же языке наряду с этим значением стало развиваться и положительное — «уда лой, смелый» Возможный путь такого разви тия лихим делом в старину называли преступление, лихие люди — это преступники, разбойники, т е отчаянные головы, удалые, отсюда не так далеко и до современных сочетаний лихой рубака, лихой наездник или лихой водитель
    Другой источник и причина энантиосемии — ироническое употребление слова В результате такого употребления «плюс» в значении может смениться на «минус» Например, когда наши предки воздавали кому либо хвалу, то об этом можно было сказать честили (буквально «воздавали честь») У А К Толстого в «Песне о походе Владимира» есть такие строчки «Цари Константин и Василий По целой империи пишут приказ Владимир де нас от погибели спас, Его чтоб все люди честили».

  • Хеттская письменность. Ее дещифровка

    В глубокой древности на территории Турции и Сирии существовала могущественная держава, которая была соперницей Египта и Двуречья,— третья великая держава Древнего Востока.
    Раскапывая города хеттов — такое имя носили жители этой древней страны, — ученые нашли десятки тысяч глиняных табличек, покрытых клинописными знаками. Ученые могли читать их, но понимали далеко не всё. Большая-часть текстов была написана на аккадском (вавилонском) языке, хорошо известном востоковедам. Этот язык был на Древнем Востоке своего рода «латынью», международным языком науки и дипломатии. Но многие тексты скрывали какой-то другой язык. Какой? Вывод напрашивался сам собой: конечно же, хеттский! Но как разгадать его тайну? Какой из известных науке языков нужно привлечь, чтобы найти ключ к загадке хеттов?
    Быть может, это какой-нибудь из многочисленных и своеобразных языков Кавказа? Ведь именно на Кавказе сохранились древнейшие языковые традиции, именно там прослеживается глубокая связь с древними культурами Малой Азии. Но тщетны были попытки исследователей открыть «кавказским ключом» тайну хеттского языка. Столь же безуспешны были поиски других «ключей-языков»: египетского, шумерского, древнееврейского, даже японского и языка инков Перу!
    И все-таки ключ был найден. Причем открытие было настолько удивительным, что вначале мало кто мог поверить ему: уж слишком неожиданным оказался этот ключ. Сравните сами: хеттское слово «дулуга» означает «долгий, длинный». Хеттское «вадар» и русское «вода» имеют одинаковое значение, так же как хеттское «хаста» и русское «кость», хеттское «не-бис» и русское «небеса». И по-русски, и по-хеттски числительное 3 звучит как «три». Хеттский язык оказался родствен русскому! И не только русскому, но и английскому, греческому, литовскому и другим языкам великой индоевропейской семьи.
    Ранее считалось, что самые древние тексты на индоевропейских языках дошли до нас в древнейшем индийском эпосе «Ригведа», сложившемся в середине II тысячелетия до н.э. Открытие тайны хеттского языка позволило ученым глубже проникнуть во тьму времен, вплоть до XVIII в. до н.э. Этим временем датируется древнейший хеттский, а следовательно, и индоевропейский памятник письменности, так называемая надпись царя Аниттаса.
    Тайну хеттского языка удалось раскрыть гениальному чешскому ученому Бедржиху Грозному. Б. Грозный использовал принципы сравнительно-исторического метода. Ведь надо было найти не простое сходство по звучанию и по смыслу хеттских слов со словами других индоевропейских языков, а закономерное соответствие между хеттскими звуками и звуками латинскими, древнегреческими, готскими, санскрита и т. д.! Найти в словах, в морфемах, при сходстве их значения (см. Сравнительно-исторический метод).
    Именно так работал Б. Грозный. И обнаружилось, что хеттские данные позволяют глубже и точнее изучить прошлое индоевропейских языков, помогают развитию и совершенствованию сравнительно-исторического метода.
    Но кроме клинописи хетты пользовались и рисуночным, иероглифическим письмом. На протяжении шести десятилетий тщетными были попытки проникнуть в смысл иероглифов Малой Азии, хотя их предпринимали такие корифеи, как Бедржих Грозный. Наконец, в 1930 г. ученым из Италии, Германии, США удалось найти иероглиф, передающий понятие «сын», и в связи с этим разгадать генеалогию хеттских царей. Вслед за тем была выявлена типичная для многих древних надписей «формула проклятия» в адрес тех, кто посмел бы повредить надпись, — это помогло выяснить строй предложения.
    И все-таки данных было слишком мало, чтобы с достаточной уверенностью определить, на каком же языке написаны иероглифические тексты.
    Осенью 1947 г. на холме Каратепе — «Черная гора» — археолог Боссерт нашел несколько длинных надписей, часть которых сделана иероглификой, а часть — финикийскими письменами. Это была «билингва», текст, написанный на двух языках, содержание обоих частей текста совпадало! Причем, к радости и удовлетворению ученых, чтение знаков и грамматические формы, установленные ранее на основе анализа структуры текстов, в основном подтвердились. Двуязычный текст из Каратепе, таким образом, был не началом дешифровки, а ее подтверждением и завершением. Данные «билингвы» подтвердили предположение, ранее оспариваемое, о том, что язык иероглифов Малой Азии — индоевропейский. Правда, он несколько отличался от хеттского, но состоял с ним в тесном родстве. После этой находки Боссерта дешифровка иероглифов Малой Азии двинулась вперед семимильными шагами.
    И все-таки в изучении иероглифического письма Малой Азии до сих пор еще много неясного, а древнейшие надписи и сегодня не прочтены. На территории Армении, где когда-то существовало государство Урарту, найдены иероглифические надписи, сделанные как хеттским рисуночным письмом, так и письмом совершенно особым, «протоурартским», которое остается загадкой для исследователей.

  • Основоположники славяноведения (славянской филологии)

    Первый известный нам русский летописец Нестор интересовался проис хождением славян, нравами и обычаями славянских племен, их историей Его вполне можно назвать славяноведом, ибо он изучал язык, историю и быт славян
    Интерес к славянам, едва ли не самой многочисленной языковой и этнической группе в Европе, не ослабевал и после Нестора летописца Особенно заметным было усиление этого интереса в конце XVIII— начале XIX в
    XIX в с самого своего начала про будил интерес к живой народной жизни, к самопознанию, к своему культурному и историческому прошлому У славян этот интерес был связан с борьбой за существование, за сохранение своего языка и своих традиций Почти все южные и западные славяне и даже часть славян восточных были под иноземным игом — османо турецким и Габсбург ско австрийским В условиях борьбы за свою национальную независимость началось славянское национальное возрождение, утвердился славянский романтизм в литературе, возникла славянская филология и история Первые славистические научные центры образовались в Чехии и России, недавно пережившей Отечествен ную войну 1812 г и декабрьское восстание 1825 г
    Почетное, хотя и не официальное, звание «патриарха славянской филологии» принадлежит чешскому уче ному аббату Йосипу Добровскому (1753—1829), определившему надолго основной круг проблем, которы ми занималась и занимается филологическая славистика Это вопросы о деятельности Кирилла и Мефодия, о происхождении славян ских азбук, о старославянском языке (см Славянские языки), о грамматическом строе старославянского и других славянских языков (сам Й Добровский был автором большой чешской грамматики), о славянских литературах — древних и новых Вслед за Добровским выступила це лая плеяда славистов, развивавших его идеи и методы исследования Его младшими современниками были в Вене словенецЕрнейКопитарь (1780— 1844),исследователь старославянских памятников, древнеславянской пись менности и словенской грамматики, а в Петербурге русский ученый А X Во стоков, чьи заслуги в создании сравни тельной грамматики славянских язы ков очень значительны В Чехии дело Й Добровского продолжали историк литературы и лексикограф И Юнг-ман (1773—1847), этнограф, археолог и литературовед П И Шафарик (1795—1861), фольклорист Ф Л Че-лаковский (179Э—1852), историк Ф Палацкий (1798—1876), филолог и палеограф В Ганка (1791 —1861), известный своими подделками «древ нечешских» рукописей — Кралед-ворской и Зеленогорской В Веие учеником Копитаря был известный сербский фольклорист и лингвист, реформатор сербского литератур ного языка Вук С Караджич (1787—1864)
    В России славянская филология как наука началась с деятельности кружка графа Н П Румянцева (1754 — 1826), основателя музея и самой крупной общественной библиотеки Москвы, и А С Шишкова (1754—1841), известного писателя и любителя старины Однако этот кружок, занимав шийся славянскими древностями и отечественной историей, не выходил за рамки меценатства и любительства
    Подъем славяноведения в России стал ощущаться лишь после 1835 г , после появления в России первых славистических кафедр в Москве, Петербурге и Казани, где ярко проявили свой талант исследователей и организаторов науки О М Бодян-ский (1808—1877), И И Срезневский (1812 — 1880), П И Прейс (1810—1846), В И Григорович (1815—1876) Все они, прежде чем начинать свою научно-педагогическую деятельность, совершили путешествия по зарубежным странам, знакомясь с учеными-слависта ми, библиотеками, научными обществами, с языком и бытом простых тружеников-крестьян Во время путешествия они собирали рукописи и книги, изучали диалекты, записывали народные песни и поело вицы, исторические предания, вели дневники Собранные ими памятники языка, материалы и записи хранятся в наших древнехранилищах и архивах и имеют непреходящую ценность
    Среди основоположников русского славяноведения следует упомянуть еще одно лицо — молодого выпускника Московского университета Георгия Гуцу, известного под именем Юрий Венелин (1802—1839), автора книги «Древние и нынешние болгаре» (1829), сыгравшей большую роль в истории болгарского национального Возрождения

  • Цоканье

    В некоторых русских говорах, преимущественно северных, не различаются (ц) и (ч): там говорят, например, овца, лицо и свеца, плецо или (реже) овча, личо и свеча, плечо. Неразличение <ц) и (ч) называют цоканьем. Это очень древняя диалектная черта: мена букв ц и ч встречается уже в новгородских памятниках XI в. (црево вместо чрЬво) и т. п.
    Ученые считают, что цоканье возникло под иноязычным влиянием: в древности угро-финские племена жили в тесном соседстве с русскими. В речи этих племен фонемы, близкие к русским <ц) и <ч>, не различались, впоследствии эта фонетическая особенность проникла и в русские говоры. Это могло произойти потому, что цоканье не мешало различать слова (по смыслу), так как в русском языке мало слов, которые различались бы только этими согласными (например, цыкнуть — чикнуть).