Язык произведений Некрасова иногда называют однообразным. (Вспомним слова Маяковского о Некрасове: «Воет, воет!») Мнение неверное. Некрасов — это и поэт-лирик, и поэт-трибун, и поэт-рассказчик, и поэт-сатирик, обличитель. Разнообразие стиля Некрасова-поэта станет очевидно, если сравним, с одной стороны, такие стихотворения, как «Мы с тобой бестолковые люди…», и, с другой — «Н. Г. Чернышевский», или «Кумушки», или, скажем, «Нравственный человек». Поэт постоянно искал такой стиль, который бы наиболее соответствовал содержанию стихотворений.
Однако при всех этих различиях у языка произведений Некрасова есть общие черты. Именно в этих чертах кроется причина глубокого воздействия поэтического слова Некрасова на читателей-современников и на потомков.
Идейно-образное и эмоциональное содержание поэзии связано с богатством «напоминающих» (ассоциативных) свойств слов, выраже ний, образов, использованных в произведении Ведь ни один поэт не начинает все заново, его творчество, и в первую очередь его язык, всегда заключает в себе элемент прошлого, момент традиции Как же использует традиционные поэтические средства Н А Некрасов?
Слова и обороты, известные донекрасовской поэзии, в произведениях Некрасова часто изме няют свой смысл Примером этому может служить стихотворение «Душно1 Без счастья и воли » Его глубинное содержание (подтекст) связано с расширением значений слов ночь, буря, чаша
Душно’ Без счастья и воли Ночь бесконечно длинна Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна’ Грянь над пучиною моря, В поле, в лесу засвищи, Чашу вселенского горя Всю расплещи’
Слово ночь с определением «без счастья и воли» не просто называет только время суток, оно говорит об условиях жизни в России Слово буря не только обозначение бури в природе, но и образ общественного потрясения
Главная особенность изменения смысла слов в поэзии Некрасова состоит в том, что слова обогащаются и изменяются в одном направлении в них углубляется социальное содержание. К И Чуковский писал, что слово дело у Некрасова «почти всегда означало революционное служение народу», слово терпение (а также терпеть, терпеливый) «почти всегда имело укоризненный смысл и было синонимом примирения с действительностью» В приведенном стихотворении и слово чаша осмысливается в социальном плане Его содержание и традиционно, и в то же время ново использован традиционный фразеологизм чаша терпения, горя, но речь идет о переполненной чаше терпения народного
Изменение содержания старых средств поэ зии осуществляется Некрасовым наряду с ши роким вовлечением в поэтический язык нового словесного материала Особенное, некрасовское здесь — это обилие слов социально-быто вой речи наименований предметов, явлений и бытовых процессов, трудовых будничных дел различных слоев населения Особенно много таких слов в произведениях о народной жизни Эти слова не только сообщали колорит простоты, безыскусственности, «живой» жизни Они обрастали новыми образными значениями, получали возможность передавать не свойственное им в бытовой речи содержание Например, в стихотворении «Друзья» слова проторить, лапти устанавливают своеобразную перекличку с высокой темой пушкинского «Памятника», с темой народной памяти о поэте
Языковая палитра Некрасова содержит и совсем новые краски Поэт черпает их из народной жизни, из устного народного творчества Они то в большей мере и характеризуют непов торимую некрасовскую манеру Чрезвычайно важно при этом, что образные и речевые средства из народного источника используются не только в произведениях о жизни народа, таких, как «Забытая деревня», «Притча о Ермолае трудящемся» Здесь их применение можно объяснить самим предметом изображения Они употребляются и в глубоко «личных» лирических стихотворениях, раскрывающих внутрен ний духовный мир поэта В них звучит голос самого поэта-лирика — явление новое в развитии поэтической речи
Тема нравственного страдания раненного клеветой человека и тема посмертной памяти о поэте предельно просто и глубоко выражены в стихотворении «Что ты, сердце мое, расхо-Дилося? »
Что ты, сердце мое расходилося?
Постыдись’ Уж про нас не впервой Снежным комом прошла прокатилася
Клевета по Руси по родной Не тужи’ пусть растет, прибавляется,
Не тужи’ как умрем, Кто нибудь и об нас проболтается
Добрым словцом
Здесь решительно преобладают средства разговорные (расходиться — о сердце, проболтаться, словцо, союз как в значении «когда») и народно-поэтические (прошла-прокатилася, по Руси по родной, растет, прибавляется, тужить, доброе словцо) Поэт полностью отказывается от специфичных для языка поэзии словесных украшений и отдает предпочтение словам на родного речевого источника
Лирический текст как бы пропитан фольк лорным духом В нем налицо многие приметы тоэтики фольклора и постоянные эпитеты (словцо доброе, Русь родная), и форма твори тельного падежа для выражения сравнения (снежным комом в значении «как снежный ком»), и разнообразные повторы (здесь повторение и одного и того же слова с народно поэтической окраской не тужи не тужи, и близких по смыслу слов прошла-прокатилася ит д ) Разговорный и народно поэтический стиль стихотворения создают и синтаксические средства нет длинных, сложных фраз, предло жений с причастными и деепричастными оборотами Строй стихотворения простой, разго ворный, прямое обращение, формы повелитель ного наклонения глаголов постыдись, не тужи в значении просьбы, употребление частиц уж, пусть способствуют возникновению доверитель ного тона, задушевности
Особенно характерно для поэзии Некрасова сложное переплетение книжно литературных и устно разговорных форм речи Они сочета ются в одном и том же стихотворении, переос мысляя и обогащая друг друга Примером может служить стихотворение «В полном раз rape страда деревенская »
В полном разгаре страда деревенская Доля ты’ — русская долюшка женская’
Вряд ли труднее сыскать Немудрено что ты вянешь до времени Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать’
Высокий собирательный образ русской жен щины — матери русского племени,— создава емый с помощью характерных книжных эпите тов (многострадальная мать всевыносящее русское племя), поэтический глагол вянуть (в переносном значении) выступают в составе непринужденно разговорного оборота Немудрено что Так уже в самом начале стихотворе ния сочетаются книжность и разговорность
Зной нестерпимый равнина безлесная Нивы покосы, да ширь поднебесная —
Солнце нещадно палит Бедная баба из сил выбивается Столб насекомых над ней колыхается
Жалит щекочет жужжит’ Приподнимая косулю тяжелую, Баба порезала ноженьку голую —
Некогда кровь унимать’ Слышится крик у соседней полосыньки Баба туда — растрепалися косыньки —
Надо ребенка качать’
Эта часть текста стилистически однородна и строится исключительно разговорно На именования предметов деревенского быта, эмо ционально оценочная лексика, бессоюзная связь внутри сложных предложений — вот что создает эту разговорность. На фоне реалистического изображения кре стьянского труда слова слезы, пот воспринима ются в прямом конкретном значении:
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено. В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
Канут они — все равно!
Однако уже начало следующей, заключительной строфы, очень «литературное» по строю речи: инверсия эпитета и притяжательного местоимения,, причастие в роли определения сообщают тем же словам дополнительный, переносный смысл:
Вот она губы свои опаленные Жадно подносит к краям…
Возникающая ассоциация с чашей, к краям которой кто-нибудь приник, припал и т. п., как бы возвращает словам слезы и пот их привычное в поэзии символическое значение: слезы — символ страдания и горя, пот — символ тяжкого труда.
В двух заключительных стихах:
Вкусны ли, милая, слезы соленые С кислым кваском пополам?..—
читатель слышит не только конкретный, но и общий вопрос о жизни, о судьбе женщины, ответ на который дается всем стихотворением в целом… Так взаимодействуют в стихотворениях Некрасова книжная и устно-народная стихии русского слова.
Выражению мыслей и чувств поэта с помощью средств народной речи служит и распределение звуков в стихе — стихотворный размер и рифма. В области звуковой организации стиха Некрасов тоже выступил новатором. В до-некрасовской поэзии было почти безраздельное господство размеров с двусложной стопой, преимущественно ямба, и точной рифмы, мужской и женской. Такие стихи есть и у Некрасова. Однако специфичны для Некрасова-поэта трехсложные размеры, особенно анапест, и дактилическая рифма (ударение на третьем слоге с конца слова), которые ориентированы на народную поэзию. Некрасов создал «особенную, специальную некрасовскую пульсацию стиха, очень национальную, самую русскую, в которой главное очарование его лирики» (К. И. Чуковский) .
Метка: Труды
-
Некрасов Н.А. Язык его произведений
-
Яковлев Николай Феофанович (1892-1974)
Николай Феофанович Яковлев вошел в историю отечественной науки и культуры как кавказовед и специалист по теоретической и приклад ной лингвистике, хотя он окончил (в 1916 г ) историко-филологический факультет Московского уни верситета по славяно-русскому отделению Молодой Яковлев самым усердным образом изучал русскую этнографию и фольклор, совершил несколько экспедиций в Московскую, Архангельскую, Саратовскую и Вологодскую губернии и намеревался и в дальнейшем посвятить себя этнографии
К счастью для лингвистики, собранная им в экспедициях и сданная в Румянцевскнй музей коллекция предметов крестьянского быта и одежды не произвела никакого впечатления на посетителей, а вот отчеты, которые Н Ф Яковлев сделал в Московской диалектологической комиссии и в Московском лингвистическом кружке, обратили на себя внимание языковедов Д Н. Ушакова, Н Н Дурново и других: их поразила высокая профессиональная точность диалектологических записей и глубина теоретического осмысления материала
Но именно в это время в жизни Н Ф Яковлева произошел крутой поворот: по рекомендации академика А А Шахматова он «решил переменить специальность и заняться языками и этнографией народов Северного Кавказа, изучением которых русская наука к этому времени почти перестала заниматься» (из авто биографии) Начиная с 1920 г Н Ф Яковлев практически ежегодно организует широкие этнолингвистические экспедиции в Кабарду, Чечено-Ингушетию, Дагестан, Адыгею, Абхазию Результатом экспедиций явились многочисленные (свыше 80) лингвистические труды, в том числе 15 книг, почти каждая из которых была событием в кавказоведении
Однако эти работы ученого важны для нас не сами по себе, а благодаря той роли, которую они сыграли в советской культурной революции, в советском языковом строительстве С выходом в свет книги Н Ф Яковлева под «скучным» названием «Таблицы фонетики кабардинского языка» (М, 1923), содержавшей подробное описание звукового строя лишь одного языка, в распоряжение участников языкового строительства в стране поступила теория фонем (см Фонема) — теория, способная осветить практику этого строительства, подВести под нее теоретический фундамент.
Фонемы выделяются не потому, что они сознаются каждым отдельным говорящим, говорил Н. Ф. Яковлев, но они потому и сознаются говорящими, что в языке эти звуки выполняют особую грамматическую роль. Именно эта единица подлежит передаче на письме.
Эта теория фонем выдвинула ее создателя на капитанский мостик национального языкового строительства — сначала в качестве ученого-эксперта в Главнауке Наркомпроса, на конференциях и научных заседаниях, а затем как ведущего работника Научного совета Всесоюзного Комитета нового Алфавита при ЦИК СССР (1926—1937). Н. Ф. Яковлев возглавил дело научного обеспечения стихийно возникшего (прежде всего в среде широких масс тюрко-язычных народов) движения за создание рациональных письменностей для народов Северного Кавказа, Дагестана, Абхазии, для тюркских, финно-угорских, монгольских, тунгусо-маньчжурских языков, а также для языков народностей советского Крайнего Севера. Создание таких письменностей было необходимо в интересах приобщения масс к печатному слову, в интересах образования и культуры, а также для устранения графического барьера на пути овладения населением национальных республик Союза русским языком как средством межнационального общения.
Сформулированный Н. Ф. Яковлевым фонемный принцип письма позволил создать письменности для 70 языков народов СССР.
Исключительно большую роль в утверждении научных принципов построения алфавитных и орфографических систем для письменностей народов СССР сыграла обоснованная Н. Ф. Яковлевым «Математическая формула построения алфавита (опыт практического приложения лингвистической теории)»: она позволяла создателям конкретных национальных письменностей находить наиболее экономные способы передачи фонем на письме.
Деятельность Н. Ф. Яковлева и его соратников — среди них были такие ученые, как Н. А. Генко и А. М. Сухотин, — не ограничивалась одной лишь разработкой систем графики и орфографии: она охватывала всю совокупность вопросов, входящих в понятие «национальный литературный язык» -
Маяковский В.В. Язык его произведений
Автобиография Маяковского «Я сам» открывается такими строками: «Я — поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном — только если это отстоялось словом»
Литературная деятельность Маяковского отмечена обостренно внимательным отноше иием к языку, необычайно активной позицией поэта, для которого слово — орудие работы, поэтическое оружие
В молодые футуристические годы писатель выступает с требованием создать совершенно новый язык — в противовес пошлым, привыч ным, затасканным словесам литературного оби хода, которые, по его мнению, давно уже себя изжили Наряду с другими футуристами он подписывает манифест «Пощечина обществен ному вкусу» (1912), один из параграфов кото рого «приказывал» чтить право поэтов «на непреодолимую ненависть к существовавшему до иих языку» Форма прошедшего времени — «существовавший» — еще больше подчеркива ла обреченность современного общепринятого языка на гибель и полную замену Здесь же говорилось о «словоновшестве» как увелнче нии словаря «произвольными и производными словами», т е о процессе, лишенном целевого задания
В статье «Два Чехова» (1914) Маяковский развивает, в сущности, ту же точку зрения «Для писателя иет цели вне определенных за конов языка» Задачу писателя поэт видит в «связывании словесных корзин, в которых вы можете по желанию передать любую идею дру гому Таким образом, слова — цель писателя» Не раз повторяются определения «Слово, взя тое само по себе, является для писателя само целью», «Не идея рождает слово, а слово рож дает идею» Однако в той же статье, опровергая собственные декларации, Маяковский утвер ждает «Задача писателя — найти формально тому или другому циклу идей наиболее яркое словесное выражение» Так что формалисти ческие положения раннего Маяковского никак не могут быть названы продуманной, сформировавшейся системой взглядов В них нет внут ренней прочности А главное, они решительно опровергаются творчеством самого Маяковского В поэме «Облако в штанах» (1914— 1915) поэт создает два резко несхожих, непри миримых, взаимно враждебных образа С одной стороны, «безъязыкая улица» — ей «нечем кричать и разговаривать» С другой — пиликающие рифмами поэты, они «выкипячивают» из любвей и соловьев какое то варево С гневом и презрением говорит автор «Облака» о тех, кто привык «чирикать, как перепел», о тех, кого пугает грубость и тяжеловесность языка улицы
Таким образом, уже в творчестве раннего Маяковского можно различить то начало, «зерно», в котором были заложены возможности дальнейшего роста, все более последователь ного сближения языка поэзии и жизни
Октябрь выдвинул совершенно новые задачи, заставил полностью отказаться от представле ний о «самовитом» слове В программной статье «Как делать стихи?» (1926) Маяковский пишет « революция выбросила на улнцу коря вый говор миллионов, жаргон окранн пилился через центральные проспекты, расслабленный интеллигентский язычишко с его выхолощен ными словами «идеал», «принципы справедливости», «божественное начало», «трансцендентальный лик Христа и Антихриста» — все эти речи, шепотком произносимые в ресторанах, — смяты Это — новая стихия языка Как его сделать поэтическим? Старые правила с «грезами, розами» и александрийским стихом не годятся Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров?»
О чем бы ни писал Маяковский, он стремится широко распахнуть ворота поэзин, сломать средостения между словом и жизнью, между литературой и революцией Мало сказать, что он’ употребляет слова, связанные с революционной повседневностью, — они становятся у него основой для создания поэтических образов и уподоблений Стихотворение «Атлантический океан» (1925) строится на последовательно развивающемся двуедином образе океан — революция Он определяет всю «работу слова», отбор метафор, сравнений н эпитетов На пересечении двух основных, настойчиво сопрягаю щихся понятий возникают двуоборотные, как выражался Маяковский, образы и образишки «воднячий Ревком», «гвардия капель», «воды партизаны», «всеводный ЦИК», «волновнй местком» И все это увенчивается образом океана «По шири, по делу, / по крови, / по духу — / моей революции / старший брат»
Такова первоопределяющая черта лучших стихотворений и поэм Маяковского — они вырастают на образной основе, воплощающей революционное видение поэта Даже когда он непосредственно не думает о революции, она прорывается то словом, то оборотом В одном нз последних отрывков «Уже второй Должно быть ты легла / В ночн Млечпуть серебряной Окою » Самое слово «Млечпуть» несет отпечаток нашего времени с его характерными сокращениями вроде «главуголь» или «начдив» Если можно так сказать, слово «Млечпуть» намагничено нашим временем, овеяно его об щественной атмосферой
Ранний Маяковский говорил, что надо писать не о войне, а «войною» Зрелый Маяковский мог бы сказать надо писать не о революции только, но революцией Эта особенность отражена, как видим, и в образной системе, н в отборе слов, подсказанном ею
Стремясь сделать поэтическим «говор мил лионов», Маяковский смело вводит в стихи новые речевые пласты Это «расширение ело весной базы» (так называлась статья поэта) связано с сознательным обращением к новому, массовому читателю, с разговорностью, определяющей строй н интонацию повествования
В лучших произведениях Маяковского слово становится многомерным, оно вбирает в себя все богатство соединяющихся образных значений Например «Мы открывали / Маркса/ каждый том, / как в доме / собственном / мы открывали ставни » («Во весь голос») В выделенном слове перекрещиваются разные смысловые оттенкн «Открывали», во-первых, в значении «открыть книгу» И, во-вторых, каждый том был «открытием» И еще открывали, как ставнн Раскрытые, распахнутые страницы тома были как окно в большой н светлый мир
Нередко соединение разных значений в одном слове приводит к каламбуру, далеко не всегда у Маяковского комическому В «Письме Татьяне Яковлевой» (1928) «Иди сюда, / иди на перекресток / моих больших / и неуклюжих рук» — слово «перекресток» многозначно, оно связывает воедино представления о скрещенных руках н перекрещенных улицах, в результа те чего возникает образ огромных рук Каламбур, воплощающий в слове разные понятия, пе реклнкается с метафорой, его природа образна
Маяковский-поэт чрезвычайно активен и ре шителен по отношению к слову Если оно кажется ему недостаточно выразительным, он смело изменяет его, придает ему подчеркнуто обновленный вид Лучшие из созданных им неологизмов доходчивы, общепонятны, не требуют никаких специальных разъяснений Каждый знающий русский язык сразу поймет, что значит ?шмолоткастый, серпастый советский паспорт», «громадье» наших планов, «размаха шаги саженьи», «коммунистическое далеко», что значит «бронзы многопудье», что такое «капитал — его препохабие» и кто такие «прозаседавшиеся». Эти слова созданы поэтом по образцу других слов. Но не сконструированы путем механического соединения корня слова и суффиксов, как это нередко делал Хлебников, непосредственный предшественник и учитель Маяковского в «словоновшестве». Маяковский стремится к тому, чтобы новорожденное слово сразу входило в стнх свободно и непринужденно, чтобы оно не казалось надуманным, а воспринималось бы как незаменимое.
Слово «препохабие», адресованное к капиталу, построено по образцу «преподобия», но его смысловое содержание взрывает ту внешне почтительную форму, в которую оно саркастически заключено, н слову придается разоблачительный, откровенно издевательский характер. Неологизм, как и каламбур, метафоричен, связан с совмещением в слове разных значений, то близких друг другу, то контрастных.
Маяковский любит «сдвигать» иностранные слова, которые в русском языке не склоняются, и склонять их вопреки грамматическим правилам. Сатирически-сниженно воспринимаются слова: «Пуанкарою», «керзоните», «муссоли-ниться», «церетелнть», «гучковеет н откерен-щивается».
Решительно вводит поэт и новые обороты, связывая их со старыми, привычными выражениями, пословицами, поговорками. Он сам точно сказал об этом: «Переводить мон стнхи особенно трудно еще и потому, что я ввожу в стих обычный разговорный (например, «светить — и никаких гвоздей» — попробуйте-ка это перевести!), порой весь стих звучит как такого рода беседа. Подобные стнхн понятны н остроумны, только если ощущаешь систему языка в целом…» (Польскому читателю, 1927).
Ранние стнхи и поэмы Маяковского построены на принципе «единодержавия» авторской речи. В творчестве советских лет на первый план выдвигается народ как многоликая масса. Его обобщенный образ сочетается с мгновенными зарисовками отдельных людей. Особенно интересна с этой точки зрения поэма «Хорошо!» (1927), которая строится на резкой смене «речевых портретов» героев — участников истории.
Высокого мастерства достигает поэт в речевой характеристике сатирических персонажей. В стихотворении «Искусственные люди» (1926) авторская речь неожиданно перебивается подчеркнуто бюрократическими формулировками высмеиваемого персонажа: «Ничего», «Выравниваем линию», «Неувязка», «Продвнжка!», «Использовываем», «В общем и целом».
В работе Маяковского по обновлению поэтического языка были свои издержки, те «крайности», без которых вообще трудно представить себе облик поэта. Когда, например, в поэме «150 000 000» (1919—1920) мы читаем: «Баарбей! Баарбань! Баарабан!», слова эти не воспринимаются как поэтически незаменимые, потому что их трудно осознать в системе языка. Или когда в той же поэме автор вместо «бежит по берегу» пишет: «бежит, побережит», это новообразование кажется просто непонятным — корни двух разных слов, вставленные один в другой, приобретают неузнаваемый вид.
Даже в таком отточенном, непревзойденном стихотворении, как «Левый марш» (1918), находим одно не очень понятное словообразование «стальной извиваются лёевой». Корень слова леева, очевидно, тот же, что н в словах литься, лейка. Но он так изменен ради рнфмы леевой — левой, что эта связь неологизма с другими родственными по происхождению словами почти не ощущается.
Путь Маяковского отмечен преодолением этой насильственности по отношению к языку, постепенным, хотя и не окончательным отказом от языковых переборов и «чрезмерностей».
М. Горький говорил, что у Маяковского «предельное чувство русского языка». А. Т. Твардовский, нередко полемически отзывавшийся о поэте, также отмечал неоспоримую разговорность его стиха: «Вы ушли, как говорится, в мир в иной» — это не просто написано, это записано, услышано, это живая речь».
Трудные и смелые поиски нового языка поэзии, неотделимого от языка революции, — одна из самых важных, неотъемлемых особенностей новаторской деятельности Маяковского. -
Маркс К., Энгельс Ф., Ленин В.И. о языке
Советское языкознание, как и любая другая конкретная наука в нашей стране, строится, живет и развивается, опираясь иа принципы марксизма-ленинизма. Эти общие принципы помогают ученым выработать или избирать оптимальные, т. е. наилучшие, методы, способы, приемы исследования любого предмета или явления, будь то живая или мертвая природа, устройство общества, психика человека, экономика, политика, искусство или язык.
Великие мыслители К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин всегда проявляли обостренный интерес к языку, высказали ряд прозорливых суждений о его природе, функциях, назначении, роли не только в обществе, ио и в жизни отдельного человека, очертили круг проблем, связанных с его происхождением и развитием, зЖо-жили основы социологии языка, имеющие первостепенное значение для понимания этапов истории языка как общественного явления и для осуществления языковой политики в эпоху социалистического развития нации и национально-освободительных движений в современном мире.
Высказывания классиков марксизма-ленинизма о языке, яркие, емкие, афористичные, собранные воедино, составляют, с одной стороны, внушительный свод добытых знаний, а с другой — стройную программу дальнейшего изучения языка и практического применения достижений языкознания в постоянно развивающемся обществе. К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин свободно владели многими иностранными языками. Например, П. Лафарг пишет в своих воспоминаниях:
«Маркс читал на всех европейских языках, а на трех — немецком, французском и английском — и писал так, что восхищал людей, знающих эти языки; он любил повторять фразу: «Чужой язык есть оружие в жизненной борьбе». Ои обладал огромным лингвистическим талантом… Когда Марксу было уже 50 лет, он принялся за изучение русского языка и, несмотря на трудность этого языка, овладел им через каких-нибудь шесть месяцев настолько, что мог с удовольствием читать русских поэтов и прозаиков, из которых особенно ценил Пушкина, Гоголя и Щедрина».
Ф. Энгельс — «настоящий полиглот, он знает не только литературные языки, ио и диалекты… И его знание языков далеко не поверхностное. В Испании и в Португалии я читал письма к тамошним товарищам, которые находили, что они написаны иа прекраснейшем испанском и португальском языках, и я знаю, что он пишет по-итальянски» (Лафарг П. Письмо к Н. Даии-ельсоиу.— Летопись марксизма. Т II. М., с. 115).
Классики марксизма-ленинизма стали создателями новой философской терминологии; авторами существеиио важных понятий и слов, остроумными этимологами, выдающимися писателями, давшими миру великолепные образцы научного, эпистолярного, агитационного стиля. Своей языковой практикой классики марксизма-ленинизма блестяще раскрыли самую суть языка как орудия мысли, познания и совместной деятельности людей.
Из сокровищницы мыслей классиков марксизма-ленинизма о языке приведем несколько их высказываний о происхождении и сути языка как социального явления:
«Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми» (Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология.— Соч., Т. 3, с. 29).
«…формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для всё более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим» (Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека,— Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 489)-
«Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг…» (там же, с. 490).
«Даже основной элемент мышления, элемент, в котором выражается жизиь мысли — язык — чувственной природы» (Маркс К. Подготовительные работы для «Святого семейства» — Архив, т. III, с. 257—258).
«Язык есть важнейшее средство человеческого общения» (Ленин В. И. О праве наций на самоопределение. — Соч., т. 25, с. 258).
«Признание равноправия наций и языков дорого для марксистов не только потому, что они самые последовательные демократы. Интересы пролетарской солидарности, товарищеского единства классовой борьбы рабочих требуют самого полного равноправия наций для устранения самомалейшего национального недоверия, отчуждения, подозрительности, вражды А полное равноправие включает и отрицание всяких привилегий за одним из языков, включает признание права на само определение всех наций» (Ленин В И Развращение рабочих утонченным национализмом — Соч , т 25, с 145)
«И мы, разумеется, стоим за то, чтобы каж дын житель России имел возможность научиться великому русскому языку» (Ленин В И Нужен ли обязательный государственный язык? — Соч , т 24, с 295) -
Ломоносов М.В. Язык его произведений
Мы представляем себе XVIII в. медлительным, малоподвижным. Но людям XVIII в. он казался неистово-стремительным. Они свое время сравнивали с предыдущей эпохой — и видели, как резко убыстрился темп общественной жизни. Эта энергия времени отразилась в произведениях М. В. Ломоносова. Он любил в Стихах неудержимо-яростное движение:
Там кони бурными ногами Взвивают к небу прах густой, Там смерть меж готфекими полками Бежит, ярясь, из строя в строй, И алчну челюсть отверзает, И хладны руки простирает, Их гордый исторгая дух… Там тысящи валятся вдруг…
Так М. В. Ломоносов рисует полтавскую битву — битву русских войск со шведскими («готфекими») полками.
В уста России Ломоносов вкладывает такие слова:
«В моей послушности крутятся Там Лена, Обь и Енисей, Где многие народы тщатся Драгих мне в дар ловить зверей; Едва покров себе имея, Смеются лютости борея, Чудовищам дерзают в след. Где верх до облак простирает, Угрюмы тучи раздирает, Поднявшись с дна морского, лед.
Всадница на коне:
Ей ветры вслед не успевают, Коню бежать не воспрещают Ни рвы, ни чистых ветвей связь: Крутит главой, звучит браздами И топчет бурными ногами, Прекрасной всадницей гордясь…
В художественном языке начала и середины XVIII в. господствовала эмблема. Она оживляла общественные празднества, она создавала разные украшения в одежде, в повседневном быту; она главенствовала в поэзии. Эмблема — это сравнение, но особое: дано отвлеченное понятие; ему в соответствие («в параллель») ставится конкретный, вещный образ. Надо изобразить доблесть русского войска — изобрггжается гордо парящий орел; орел как выражение доблести —.это эмблема.
Источником эмблем была геральдика (например, луна означала Турецкую державу: на знамени турок — луна), античная мифология (Фортуна означала счастье, Марс — войну), устойчивые традиционные представления (змея — эмблема коварства, заяц — эмблема трусости и т. д.).
Оды Ломоносова часто представляют собой вереницы эмблем. Вот как рисует Ломоносов победу русских над турецким войском при Хотине:
Как в клуб змия себя крутит,
Шипит, под камень жало кроет,
Орел когда шумя летит,
И там парит, где ветр не воет;
Превыше молний, бурь, снегов,
Зверей он видит, рыб, гадов.
Пред Росской так дрожит Орлицей,
Стесняет внутрь Хотин своих.
Но что? в стенах ли может сих
Пред сильной устоять царицей! Выделены слова, которые имеют эмблемный смысл: представляют некие отвлеченные, обобщенные понятия.
Ломоносов умел создавать поэтичные, выразительные эмблемы:
И меч твой, лаврами обвитый,
Не обнажен, войну пресек…
Рифейских гор верхи неплодны, Оденьтесь в нежный цвет лилей. .
Твое прехвально имя пишет
Неложна слава в вечном льде… На месте брани и раздора Цветы свои рассыплет Флора.
Эмблема сама по себе статична. Она опирается на твердую традицию, на привычку. Недаром в XVIII в. неоднократно издавались словари эмблем: как надо изображать те или иные отвлеченные понятия. Ломоносов хочет преодолеть статичность эмблемы; читатель постоянно присутствует при борьбе поэта с неподвижностью, «косностью» его поэтического материала.
Эмблему он включает в действие. Змея не просто застывшее изображение коварства: она «в клуб себя крутит, шипит, под камень жало кроет». Смерть могла быть изображена просто в виде скелета с косой — у Ломоносова она «бежит, ярясь, из строя в строй… и алчну челюсть отверзает». Отсюда, от стремления преодолеть статику эмблемы, идет ломоносцв-ская динамичность в стихах.
Другой путь преобразования эмблемы — включение в нее живых, реальных наблюдений:
Взойди на брег крутой высоко,
Где кончится землею Понт,
Простри свое чрез воды око,
Коль много обнял горизонт;
Внимай, как юг пучину давит,
С песком мутит, зыбь на зыбь ставит.
Касается морскому дну,
На сушу гонит глубину,
И с морем дождь и град мешает,
Так Росс прогивных низлагает.
Геройство России («Так Росс противных низлагает») приводит на память поэту детское впечатление: когда Ломоносов жил на берегу Ледовитого океана, он часто видел, как южный ветер гнал крутую волну на берег.
Так в эмблему входит описание, выразительно-живописная картина; в поздних стихах
Ломоносова их особенно много. Прославляя отечественных исследователей Тихого океана, он пишет:
Там влажная стезя белеет На веток плывущих кораблей: Колумб Российский через воды Спешит в неведомы народы Сказать о щедрости твоей. Там тьмою островов посеян, Реке подобен океан; Небесной синевой одеян Павлина посрамляет вран. Там тучи разных птиц летают, Что пестротою превышают Одежду нежныя весны, Питаясь в рощах ароматных, И плавая в струях приятных, Не знают строгий зимы.
Иногда пристальная наблюдательность Ломоносова заставляет вспомнить поэзию XX в.:
Волна, о берег ударяя, Клубится пеною в траве.
В начале — середине XVIII в. русские люди владели двумя близкими, но все же различными языками: «славенским» (он господствовал в книгах, в церковных проповедях, в торжественных речах) и русским, бытовым, повседневным языком. Ломоносов в своих произведениях искусно соединил оба языка: и славенские, и русские слова поставил рядом.
Славенские слова были пригодны для выражения отвлеченных понятий, они имели торжественную стилистическую окраску. Русские слова называли массу реальных, конкретных предметов и явлений, они были достоянием нейтрального стиля. М. В. Ломоносов слил эти две стихии.
Объединить славенские и русские слова в одном речевом потоке пытались и до Ломоносова, но больших удач не было. В стихах современника Ломоносова читаем (в- рассказе о Хароне, перевозчике мертвых в царство Аид): он тени усопших, «от челна пхая, отревает». Здесь неискусно поставлены рядом русское пхая (от глагола пхать) и огревает (славянское отревати — «отталкивать»).
Ломоносов соединил отвлеченное и конкретное в эмблеме, дав простор конкретным, образно-живописным картинам. Он же умело соединил славенские и русские лексические пласты, и здесь предоставив простор для слов русских, рисующих реальность.
Современники восхищались умением поэта соединить противоположности в гармоническую целостность. Мы уже плохо чувствуем это искусство — именно потому, что опыт Ломоносова блестяще удался, был усвоен русской культурой, стал обычной и потому незаметной для нас нормой. -
Линкос
В начале 60-х гг. нашего века голландский математик Г. Фрейденталь опубликовал монографию под названием «Линкос», имевшую подзаголовок «Построение языка для космической связи».
Мысль о том, что на основании общности законов мира, в котором мы живем, земляне могут войти в контакт со своими звездными братьями,— логическая основа языка линкос (сокращенное название «лингвистика космоса»). Фрейденталь сразу же вносит существенную оговорку: линкос является абстрактной схемой языка, а не его конкретной, «физической» формой. Однако, по мнению автора, первые «буквы» линкоса должны быть наглядными, их значение должно быть тесно связано с физическим воплощением, наподобие междометий вроде динь-динь-динь или кукареку.
Общение с разумными существами Фрейденталь предлагает начать с передачи набора первых знаков линкоса — в различном порядке и очень много раз. Изложение основ математики начинается следующим образом. Вначале передается космический знак-образ — короткая вспышка света или по радио — бип и т. п., иными словами, знак-образ точки. Затем вслед за тремя такими точками вводится знак > («больше»). Он может передаваться долгой
вспышкой, за ней следуют две точки: …> .. две точки: … > ..
Тот же самый знак следует между пятью и двумя точками, десятью и семью, двумя и одной и так далее. Аналогично вводится знак < («меньше»): .. < …
Затем вводится знак = («равно»): .. = .. или
Объяснив знаки «больше», «меньше», «равно», Фрейденталь переходит к объяснению двоичной системы счисления (как наиболее простой), излагает правила сложения, вычитания, деления, умножения. После основ арифметики автор линкоса переходит к алгебре. И с помощью алгебры вводит «человеческий элемент» математики — понятие вопроса. Глава «Математика» заканчивается введением в математический анализ.
Изложение основ человеческого поведения Фрейденталь начинает с того, что вводит понятие «действующего лица», абстрактного существа, ведущего разговор с другими абстрактными «действующими лицами» на математические темы. Одно действующее лицо — А — ставит задачу, второе — В — решает ее верно, третье — С — решает неверно. Каждому действующему лицу, таким образом, приписывают определенные правила поведения. Причем, подчеркивает автор линкоса, нужно привести десятки различных примеров, чтобы разумное существо другого мира восприняло систему человеческих понятий.
Изложение правил морали Фрейденталь начинает с объяснения понятий «хорошо» и «плохо» — человеческих оценок, которые лежат в основе всякого морального суждения. Вот как это делается с помощью «космического языка». Лицо А ставит задачу, лицо В решает ее правильно, С — неправильно, D — решает правильно, но длинно. Такое решение оценивается знаком «плохо» (но не знаком «ложно», потому что решение хотя и длинное, но верное). Короткое и правильное решение, которое сделал В, оценивается знаком «хорошо».
Благодаря этим оценкам на линкосе удается изложить целый ряд человеческих понятий и представлений. Вот, например, как излагается на «космическом языке» одно из правил вежливости: действующее лицо А ставит задачу перед В; лицо D решает эту задачу, причем решает правильно. А говорит: «Плохо», ведь спрашивал он В, а не D. Отсюда вывод: не отвечай, даже если отвечаешь правильно, на вопросы, которые задаются не тебе.
В главе «Поведение» Фрейденталь вводит понятие «доказать» — «более или менее точное утверждение», приводит примеры «непонимания» (неправильного понимания) и «ошибок в произношении» — столь же остроумным способом, математической беседой действующих лиц. Причем изложение на линкосе содержит такие тонкости, как, например, объяснение неведомым существам того, что «существуют ситуации, в которых лицо не желает отвечать, хотя и может ответить на задаваемый вопрос». Много внимания в главе «Поведение» уделяется разъяснению того факта, что на нашей планете число «двигающихся», «желающих», «воспринимающих» превышает число «говорящих». «Животное» — это нечто отличное от человека, «желающее», но не «говорящее». А человек — это «тот, кто умеет говорить».
Автор линкоса разъясняет преимущества коллектива людей перед отдельным человеком (например, «большой объект, который не может быть передвинут одним человеком, могут передвинуть несколько людей»).
Кроме биологических законов Фрейденталь излагает и основные физические законы, постигнутые людьми. Последний параграф книги — это изложение основ теории относительности, знаменитая формула взаимосвязи массы и энергии: Е = тс2.
Линкос — первая попытка создания «космического языка», который помог бы землянам обмениваться информацией с разумными существами других миров, это серьезный научный труд, посвященный проблеме внеземного общения. Вполне возможно, что в будущем, когда нам удастся принять сигналы из космоса, которые пошлют неведомые звездные братья, наши земные радиостанции начнут свои передачи на языке линкос или на другом, еще более совершенном космическом языке. И какими бы трудными ни были проблемы космического разговора со звездными братьями, эти проблемы, в принципе, разрешимы, как разрешимы проблемы общения народов, населяющих нашу Землю. -
Лермонтов М.Ю. Язык его произведений
Чтобы ощутить своеобразие лермонтовского языка, начнем с одного очень характерного для поэта слова-символа и подумаем, что значит слово буря в памятном всем с детства «Парусе» (1832). Очень часто говорят, что в этом стихотворении выражен призыв к буре. И в самом деле: «А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой». Но, с другой стороны, буря в своем прямом значении ведь только что описана («Играют волны, ветер свищет, И мачта гнется и скрипит»). И лирическим откликом на нее было вовсе не выражение радости, а грустное, скептическое «увы!». Значит, буря здесь — это прежде всего борьба, неприятие того, что есть, в том числе и реально происходящей бури.
Но ведь борьба должна всегда вестись за что-то определенное. К чему же стремится лирический герой «Паруса»? И на этот вопрос не так легко ответить. Вспомним: «Увы’ Он счастия не ищет И не от счастия бежит». Не зря здесь выделено дважды повторенное и ритмически усиленное слово счастие, не зря подчеркнуты поставленные на самую сильную в стихе конечную позицию глаголы движения. Как же связаны эти смысловые центры, какое движение развертывается перед нами: стремление к счастью или отказ от него? Обе эти возможности равно отвергаются прямым значением этих стихов. И получается, что стремление это вообще неопределимо через какую-то объективную, вне его находящуюся и конкретную цель. А буря в «Парусе» — это прежде всего «бессменная тревога духа» (А. Блок), романтическая борьба — стремление к недостижимому идеалу и отказ от всего достигнутого и достигаемого.
Мы начинаем с «Паруса», потому что в этом стихотворении можно увидеть по-юношески резко и ясно намеченный «чертеж» лермонтовского художественного мира, а именно им определяются законы и своеобразие поэтического языка, в котором этот мир только и существует Мир этот антагонистически противоречив, и одно из наиболее характерных его языковых воплощений — романтическая антитеза, содержащая в себе одновременно и контрастное противопоставление, и уподобление двух противоположных частей навсегда потерянного гармонического целого.
Я говорю с подругой юных дней, В твоих чертах ищу черты другие, В устах живых уста давно немые, В глазах огонь угаснувших очей
Противоречия наполняют собою буквально каждую клеточку стихотворения. «Нет, не тебя так пылко я люблю» — что это: утверждение или отрицание? Двойное отрицание («Нет, не») и столь же напряженное утверждение любви («Пылко люблю») совмещены в едином интонационном движении, и главное здесь не сами по себе противоречия и контрасты, а стремящаяся возвыситься над каждым из них мятежная личность И если в страшном мире николаевской реакции равно неприемлемыми окажутся даже жизнь и смерть, могучий дух этой личности будет стремиться возвыситься и иад ними-
Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть, Я ищу свободы и покоя’ Я б хотел забыться и заснуть! Но не тем холодным сном могилы Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь
Язык Лермонтова и воплощает прежде всего внутренний мир и историю души этой мятежной личности. Поэтому в самых различных его разновидностях: и в ораторском пафосе «Смерти поэта», и в балладном повествовании «Трех пальм», и в лирической напевности «Казачьей колыбельной песни», и в сложном сплаве различных речевых стилей «Героя нашего времени» — общим свойством лермонтовского языка является пронизывающая его энергия, патетическая напряженность, внутренняя неуспокоеииость при внешней четкости и ясности выражения. Последнее противоречие очень важно для языка Лермонтова и в поэзии, и в прозе Ска жем, в «Парусе» все многочисленные контра сты охвачены четкой трехчастной организа цией три четверостишия по многим структур ным признакам образуют своего рода «три аду» — вторая строфа противопоставлена пер вой, а третья возвращается к ней И эта строгая и стройная трехчастность, несущая в себе от звук гармонического строя и гармонического разрешения противоречий, соединяется с внут ренней антитезностью, так что поэтическое ело во совмещает в себе внутреннюю напряжен иость и замкнутость этого напряжения в четких и стройных внешних границах
А вот, казалось бы совсем другой пример монолог Печорина из «Княжны Мери» — рас сказ о том, как конфликт героя и общества порождает внутренние противоречия в его ха рактере Речевая структура мойолога выражая эти многочисленные антитезы опять таки объ единяет внутреннюю противопоставленность частей с внешней стройностью трехчленных фраз, особая организованность которых под черкнута даже авторской пунктуацией (тире и двоеточие) «Я был скромен — меня обви няли в лукавстве я стал скрытен Я был готов любить весь мир — меня никто не понял и я выучился ненавидеть Я говорил правду — мне не верили я начал обманывать » Прояв ляющаяся и здесь четкость построения обо стряет выражение внутренних противоречий героя и вместе с тем «заковывает» в рамки четкой организованности огромную энергию неостановимого внутреннего движения
С этим противоречием можно соотнести и еще одно свойство языка Лермонтова Один из самых характерных для него тропов — сравне ние В многочисленных и зачастую весьма раз вернутых сравнениях обращает на себя внима ние не только мастерство изобразительности (Лермонтов ведь был одаренным живопис цем) но — в еще большей степени — стремле ние выявить связи самых различных явлений и сторон и человеческой и природной жизни в мировом целом Но в то же время едва ли не основным лейтмотивом всего творчества Лер монтова является одиночество личности неда ром слово «один» — самое частое из всех зна менательных слов в языке Лермон ова Стрем ление к связи с миром — и одиночество Снова перед нами содержательное противоречие ко торое реализуется в лермонтовском слове и на полняет его огромной энергией Энергией отри цания реальной действительности с ее «мелки ми страстями», раздробленностью и разоб щенностью людей Энергией утверждения недостижимого в этой действительности идеала всеобщей связи всеединства жизни, мировой гармонии
К выражению этой всеобщей гармонии при частна и музыкальность стиха и прозы Лер монтова их интонационно звуковая вырази тельность которая проявляется и в ритмико мелодической организации речи (особенно в трехсложных размерах которые у Лермонтова развиваются гораздо интенсивнее, чем у всех его предшественников, включая Пушкина), и в звуковой насыщенности стиха разнообразными повторами (вспомним- «Я без ума от тройственных созвучий и влажных рифм, как, например, на «ю») И опять противоречие Вслушаемся, например, в замечательное стихотворение «И скучно, и грустно» (1840). рит-мико-иитонациониая монотоиия амфибрахия со строгой симметрией и четким следованием друг за другом регулярных ритмических акцентов и внутренние ритмико-синтаксические перебои, вопросы и восклицания, осложняющие мерное течение речи. А в результате опять-таки огромная напряженность и энергия бесстрашного и беспощадного исповедального размышления — энергия, и усиливающая итоговый вывод стихотворения, и противостоящая его прямому значению («А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, Такая пустая и глупая шутка…»)
Романтическая личность у Лермонтова не только выражает себя в слове, но все в большей степени становится предметом художественного исследования. В языке это отражается, во-первых, нарастанием аналитических элементов, а во-вторых, все более активным взаимодействием в художественном целом различных жанров и стилей речи. Особенно показателен в этом смысле «Герой нашего времени» (1841), где печоринский самоанализ сопряжен с бытовым сказом Максима Максимыча, о котором В. Г. Белинский писал: «Не знаем, чему здесь более удивляться: тому ли, что поэт, заставив Максима Максимыча быть только свидетелем, так тесно слил его личность с этим событием . или тому, что он сумел так поэтически, так глубоко взглянуть на событие глазами Максима Максимыча и рассказать это событие языком простым, грубым, но всегда живописным, всегда трогательным и потрясающим даже в самом комизме своем»
Важную роль в творческом развитии Лермонтова играет обращение к фольклору, освоение различных форм народного творчества и народной жизни Свой сборник 1840 г. Лермонтов начинает «Песней про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), воссоздающей стиль народной поэзии. А романтические тирады, которыми изъясняется солдат в юношеском стихотворении «Поле Бородино» (1830—1831), преображаются в более зрелом «Бородино» (1837) в подлинно народную речь. И здесь снова проявляется доминирующая способность Лермонтова «на все налагать оригинальную печать своей личности, своего духа» — мятежного духа, отрицающего сегодняшний день и официальные ценности «страны рабов, страны господ» и утверждающего «странную любовь» к родной земле: вспомним, как «низкие» реалии народной жизни интонационно преображаются и возводятся в ранг самой высокой поэзии в стихотворении «Родина» (1841).
Неоспоримо значение Лермонтова в развитии литературного языка. «Он производит не только оригинальный отбор стилистических средств, выработанных русской и западноевропейской поэзией, не только осуществляет своеобразный синтез романтической культуры художественного слова, но и создает новые формы литературного выражения, продолжает начатое Пушкиным дело образования национального русского языка» (В В. Виноградов). Опыт Лермонтова очень важен для последующего развития русской поэзии и прозы, для Некрасова и Блока, для Толстого, Достоевского и Чехова, который говорил: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разобрал бы, как разбирают в школах, — по предложениям, по частям предложения Так бы и учился писать».
Но есть в языке Лермонтова нечто и еще более важное, чем школа мастерства. В нем живет гордый дух личности, жажда истины и деятельности, соответствующей хранимому в душе высокому идеалу любви и красоты. Освоить лермонтовский язык — это значит пройти ничем не восполнимую школу духовного развития, подлинно человеческого самоутверждения, рождения и становления личности. -
Лексикография
Однажды молодой (а впоследствии знаменитый) французский поэт Шарль Бодлер пришел к другому поэту, маститому Теофилю Готье. Готье спросил его: — Читаете ли вы словари?
Бодлер ответил, что да, читает охотно. И Готье стал говорить ему, как необходимо это занятие писателю, сколько полезного можно почерпнуть из чтения словарей.
Читать словари?! Что за странность! Ведь это не роман, не детективная повесть. Как же можно их читать?
И все-таки Готье был прав: без постоянной работы со словарями у писателя не может быть подлинной филологической культуры. И такая работа необходима не только писателю: каждый культурный человек постоянно обращается к словарю.
Создание словарей — задача особой отрасли лингвистической науки — лексикографии (от греч. lexis — «слово» и gr’apho—«пишу»). Лексикография обычно определяется как теория и- практика составления словарей.
Все словари делятся на энциклопедические и филологические. Энциклопедия описывает мир, объясняет понятия, явления, дает биографические справки о знаменитых людях, сведения о городах и странах, о выдающихся событиях (скажем, о войнах, революциях). Ничего этого в филологических словарях нет: в них содержится информация о словах.
Существуют многочисленные типы филологических словарей. Большинству людей известны словари двуязычные. Они создаются для целей перевода и особенно активно используются при изучении иностранных языков. Среди двуязычных масса словарей отраслевых — по той или иной отрасли знания, техники, например: англо-русский словарь по электронике, французско-русский физический словарь и т. п.
Одноязычные словари еще более разнообразны.
Сведения о правильном написании слова вы можете получить в орфографическом словаре, о том, как слово надо произносить,— в словаре орфоэпическом (т. е. словаре правильного, литературного произношения); происхождение слова, его путь в языке, все изменения, которые с иим происходят на этом пути, описываются в словарях этимологических и исторических. Употребительность языковых единиц, их частоту в тексте регистрируют частотные словари, устойчивые словесные сочетания — словари фразеологические.
Есть словари грамматические, содержащие информацию о морфологических и синтаксических свойствах слова; обратные, в которых слова расположены по алфавиту их конечных букв (а это необходимо для различных специальных целей, в частности для лингвистических исследований), терминологические, диалектные, словари языка писателей, словари речевых неправильностей и трудностей. Есть словари, посвященные описанию отдельных групп лексики; таковы, например, словари синонимов, антонимов, омонимов.
Этот перечень был бы неполон без двух типов словарей, имеющих наиболее давнюю лексикографическую традицию. Это словари толковые и идеографические. И в тех, и в других описывается смысл слов. Но в толковом словаре слова располагаются по алфавиту, а в идеографическом — по группам, которые выделяются на основании некоторых общих свойств (например, таких: Человек, Животное, Действие, Физическое свойство, Чувство и т. п.).
Современная лексикография развивается по двум основным направлениям. Одно — создание специализированных словарей, в которых содержалась бы информация только одного типа (например, только о написании слова либо о его происхождении и т. д.). Другое — создание «комплексных» словарей, которые включали бы по возможности все сведения о слове: не только давали бы толкование его значения, грамматические характеристики, правила произношения и написания, но и описывали смысловые связи его с другими словами (синонимами, антонимами), особенности его употребления в разных стилях речи. Иногда для полноты в такие комплексные словари включают и энциклопедические сведения о вещи, которую называет слово.
Разрабатываются различные типы словарей и в зависимости от того, кому они адресуются. Так, например, есть словари академические (в которых информация о слове — наиболее полная) и учебные, которые преследуют цель научить человека, овладевающего языком, правильно использовать слово; словари для широкого пользования (таков, например, знаменитый «Словарь русского языка» С. И. Ожегова) и словари-справочники, адресованные представителям определенных профессий (например, существуют «Словарь ударений для работников радио и телевидения» и «Словарь жаргонных слов и оборотов для работников уголовного розыска»). Особый тип составляют словари для различных технических, прикладных целей, например для автоматической обработки текста, для машинного перевода, информационного поиска и т. п.
Словом, современная лексикография представляет собой словарную индустрию, которая удовлетворяет потребность в самых разнообразных типах информации о слове.
Составление словарей — дело трудное, кропотливое и долгое. Над своим «Толковым словарем живого великорусского языка» В. И. Даль трудился всю жизнь.
Многолетним подвигом И. И. Срезневского, выдающегося русского ученого, была работа над словарем древнерусского языка. В нем собраны несметные сокровища нашей древней речи Да и целые коллективы составителей работают над созданием словарей многие годы, десятилетия. Академический словарь современного русского языка в 17 томах выходил с 1950 по 1965 г. (в 1970 г. он был удостоен Ленинской премии).
В наше время помощь лексикографам оказывают машины: они могут копировать и размножать цитатный материал, выполнять другие вспомогательные операции, но основная, творческая работа, конечно, остается людям (см. Словарь В. И. Даля; Словарь под редакцией Д. Н. Ушакова). -
Шахматов Алексей Александрович (1864-1920)
А. А. Шахматов — выдающийся языковед и историк конца XIX — начала XX в. Научные склонности Шахматова проявились очень рано: в 1881 г., семнадцатилетним юношей, он публикует в крупнейшем европейском славистическом журнале свою первую научную статью «К критике древнерусских текстов». В следующем году, будучи гимназистом выпускного класса, выступает как неофициальный оппонент на защите диссертации будущим академиком А. И. Соболевским, поразив московскую профессуру глубиной критического анализа.
Став студентом историко-филологического факультета Московского университета, Шахматов занимается научной деятельностью под руководством виднейших ученых-языковедов того времени Ф. Ф. Фортунатова и Ф. Е. Корша. Будучи студентом, А. А. Шахматов пишет «Исследование о языке новгородских грамот XIII и XIV вв.» (издано в 1886 г.), которое до сих пор -остается образцом научного описания и публикации древних текстов, критического анализа их языка с целью выявления особенностей местного диалекта. Весной 1894 г. Совет историко-филологического факультета Московского университета при защите диссертации сразу присуждает 29-летнему А. А. Шахматову ученую степень доктора наук. В 1899 г. ои становится самым молодым в истории русской филологии академиком.
Научные интересы А. А. Шахматова были сосредоточены в области истории и диалектологии русского и других славянских языков. Ему принадлежит серия авторитетных исследований по реконструкции древнейшей славянской и древнерусской системы звуков и форм, которые были обобщены в фундаментальном «Очерке древнейшего периода истории русского языка» (издан в 1915 г. в серии «Энциклопедия славянской филологии») и в «Курсе истории русского языка», прочитанном в 1908—1911 гг. в Петербургском университете.
А. А. Шахматов обосновал в своих реконструкциях древнего языкового состояния необходимость широкого привлечения диалектологических данных, которые после его работ становятся основным источником исторического изучения языка. Именно в свете диалектологических данных приобретают новое значение показания древних письменных памятников для восстановления особенностей живой древнерусской речи.
Особые заслуги принадлежат А. А. Шахматову в разработке проблем происхождения восточнославянских народов и их языков, чему он посвятил около двух десятков работ. Первая («К вопросу об образовании русских наречий») была опубликована в 1894 г., а последняя (брошюра «Древнейшие судьбы племени») увидела свет в 1919 г. Им была впервые создана стройная и логически .строгая концепция, опирающаяся на идею неразрывной связи истории языка с историей говорящего иа нем народа.
Хотя частные характеристики и выводы А. А. Шахматова в настоящее время не сохраняют своего значения (материал, на который он опирался на рубеже XIX—XX вв., был еще очень скудным), однако основы и принципы построения его концепции остаются актуальными и позволяют на новом материале разрабатывать поставленные А. А. Шахматовым проблемы.
Как историк, А. А. Шахматов особенно много занимался происхождением и составом русских летописей. Ему принадлежит прочно вошедшая в науку концепция русского летописания, раскрывающая сложные взаимоотношения разных редакций и списков дошедших до нас и даже неизвестных (но предсказанных ученым и позднее обнаруженных) летописей. Им установлено время создания и источники старейших летописных сводов, и в частности «Повести временных лет» — основного летописного сочинения, созданного монахом Киево-Печерского монастыря Нестором в начале XII в. Проблемам летописания посвящен ряд работ ученого, среди которых капитальные труды «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (1908) и «Повесть временных лет» (т. 1. Вводная часть. Текст. Примечания, 1916), где воспроизводится восстановленный текст «Повести» с выделением в нем текста «начального» свода (XI в.).
В последний период своей деятельности А. А. Шахматов читал в Петербургском университете курс современного русского литературного языка, а затем отдельно — курс синтаксиса русского языка. По рукописным материалам эти курсы были изданы посмертно. «Синтаксис русского языка» А. А. Шахматова оказал огромное влияние на последующее развитие отечественных синтаксических учений. -
Потебня Александр Афанасьевич (1835-1891)
Александр Афанасьевич Потебня — выдающийся украинский и русский филолог. От своих ученых-современников А. А. Потебня отличался необычайной широтой научных интересов и энциклопедизмом знаний. Это отчетливо проявилось в его трудах: они посвящены русской грамматике (основной труд — «Из записок по русской грамматике» в 4-х томах), звуковому строю русского языка, различиям южных и северных русских говоров, истории украинского и русского языков, их сравнительному анализу, истории основных грамматических категорий. Особенно значительны результаты, полученные А. А. Потебней при сопоставительном изучении им синтаксиса восточнославянских языков.
В этих работах использован обширный материал, который разобран с такой основательностью, даже дотошностью, с привлечением столь многочисленных источников, что в течение многих десятилетий труды А. А. Потебни оставались непревзойденным образцом лингвистических исследований.
И это лишь часть научного творчества талантливого ученого. Язык он рассматривал как компонент культуры, духовной жизни народа. Отсюда интерес А. А. Потебни к обрядам, мифам, песням славян: ведь здесь язык воплощается в разнообразных, порой причудливых формах. И Потебня тщательно изучает поверья и обычаи русских и украинцев, сопоставляет их с культурой других славянских народов и публикует несколько капитальных работ, составивших вклад не только в языкознание, ио и в фольклористику, искусствоведение, этнографию, историю культуры.
А. А. Потебню живо интересовала связь языка и мышления. Этой проблеме посвящена одна из первых его книг — «Мысль и язык» (1862). Здесь А. А. Потебня — а было ему всего 26 лет — не только показал себя думающим и зрелым философом языка, не только обнаружил поразительную начитанность в специальных исследованиях (отечественных и зарубежных авторов), но и сформулировал ряд оригинальных и глубоких теоретических положений. Так, он пишет об органическом единстве материи и формы слова, в то же время настаивая на принципиальном разграничении внешней (звуковой) формы слова и внутренней (лишь многие годы спустя это положение было оформлено в языкознании в виде противопоставления плана выражения и план*а содержания). Исследуя особенности мышления, которое, по мнению Потебни, может осуществляться только в слове, он различает поэтический (образный, символический) и прозаический типы мышления. С развитием мышления связывал А. А. Потебня эволюцию языка.
В творческом методе А. А. Потебни внимание к мельчайшим фактам языковой истории органически сочеталось с интересом к фундаментальным, коренным вопросам языкознания. Его глубоко интересовала история образования категорий существительного и прилагательного, противопоставления имени и глагола в русском и других славянских языках. Он размышляет над общими вопросами происхождения языка, над процессами обновления языка в ходе его исторического развития и причинами смены одних способов выражения другими, более совершенными. «Новые языки, — писал он в одной из своих работ, — вообще суть более совершенные органы мысли, чем древние, ибо первые заключают в себе больший капитал мысли, чем последние».
Во времена А. А. Потебни преобладал «атомарный» подход к изучению языка; иными словами, каждый факт, каждое языковое явление нередко рассматривались сами по себе, в отрыве от других и от общего хода языкового развития. Поэтому поистине новаторской, опережающей время была мысль Потебни о том, что «в языках есть система», что то или иное событие в истории языка надо изучать в его связях и отношениях с другими.
Слава Потебни-ученого намного пережила Потебню-человека. Некоторые его работы были изданы посмертно (например, «Из записок по теории словесности» — в 1905 г., 3-й том «Записок по русской грамматике» — в 1899 г., а 4-й — совсем недавно, в 1941 г.). И до сих пор ученые открывают в творческом наследии великого филолога свежие мысли, оригинальные идеи, учатся методической тщательности анализа языковых фактов.